Что шумит-звенит перед зарею?

Скачет Игорь полк поворотити…

Жалко брата… Третий день уж бьются!

Третий день к полудню уж подходит:

Тут и стяги Игоревы пали!

Стяги пали, тут и оба брата

На Каяле быстрой разлучились…

Уж у храбрых русичей не стало

Тут вина кровавого для пира,

Попоили сватов, да и сами

Полегли за отческую землю!

В поле травы с жалости поникли,

Дерева с печали преклонились…

Невеселый час настал, о братья!

Уж пустыня скрыла поле боя,

Где легла Дажьбожья внука сила, —

Но над ней стоит ее Обида…

Обернулась девою Обида

И ступила на землю Трояню,

Распустила крылья лебедины

И, крылами плещучи у Дона,

В синем море плеща, громким гласом

О годах счастливых поминала:

«От усобиц княжьих — гибель Руси!

Братья спорят: ту мое и это!

Зол раздор из малых слов заводят,

На себя куют крамолу сами,

А на Русь с победами приходят

Отовсюду вороги лихие!

Залетел далече ясный сокол,

Загоняя птиц ко синю морю, —

А полка уж Игорева нету!

На всю Русь поднялся вой поминок,

Поскочила Скорбь от веси к веси

И, мужей зовя на тризну, мечет

Им смолой пылающие роги…

Жены плачут, слезно причитают:

«Уж ни мыслью милых нам не смыслить!

Уж ни думой лад своих не сдумать,

Ни очами нам на них не глянуть,

Златом, сребром нам уже не звякнуть!»

Стонет Киев, тужит град Чернигов,

Широко печаль течет по Руси;

А князья куют себе крамолу,

А враги с победой в селах рыщут,

Собирают дань по белке с дыму…

А всё храбрый Всеволод да Игорь!

То они зло лихо разбудили:

Усыпил было его могучий

Святослав, князь Киевский великий…

Был грозой для ханов половецких!

Наступил на землю их полками,

Притоптал их холмы и овраги,

Возмутил их реки и озера,

Иссушил потоки и болота!

А того поганого Кобяка

Из полков железных половецких,

Словно вихрь, исторг из лукоморья, —

И упал Кобяк во стольный Киев,

В золотую гридню к Святославу…

Немцы, греки, и венецияне,

И морава хвалят Святослава,

И корят все Игоря, смеются,

Что на дне Каялы половецкой

Погрузил он русскую рать-силу,

Реку русским золотом засыпал,

Да на ней же сам с седла златого

На седло кощея пересажен».

В городах затворены ворота.

Приумолкло на Руси веселье.

Смутен сон приснился Святославу.

«Снилось мне, — он сказывал боярам, —

Что меня на кипарисном ложе,

На горах, здесь в Киеве, ох, черным

Одевали с вечера покровом;

С синим мне вином мешали зелье;

Из поганых половецких тулов

Крупный жемчуг сыпали на лоно;

На меня, на мертвеца, не смотрят;

В терему ж золотоверхом словно

Из конька повыскочили доски;

И всю ночь прокаркали у Пленска,

Там, где прежде дебрь была Кисаня,

На подолье, стаи черных вранов,

Проносясь несметной тучей к морю…»

Отвечали княжие бояре:

«Ум твой, княже, полонило горе!

С злат-стола два сокола слетели,

Захотев испить шеломом Дону,

Поискать себе Тмуторокани.

И подсекли половцы им крылья,

А самих опутали в железа!

В третий день внезапу тьма настала!

Оба солнца красные померкли,

Два столба багряные погасли,

С ними оба тьмой поволоклися

И в небесных безднах погрузились,

На веселье ханам половецким,

Молодые месяцы, два света —

Володимир с храбрым Святославом!

На Каяле Тьма наш Свет покрыла,

И простерлись половцы по Руси,

Словно люты пардусовы гнезда!

Уж хула на славу нанеслася,

Зла нужда ударила на волю,

Черный Див повергнулся на землю,

Рад, что девы готские запели

По всему побрежью синя моря!

Золотом позванивают русским,

Прославляют Бусовы победы

И лелеют месть за Шарукана…

До веселья ль, княже, тут дружине!»

Изронил тогда, в ответ боярам,

Святослав из уст златое слово,

Горючьми слезами облитое: