Все это было совершено мною и приведено в исполнение совершенно против течения; я имел за собою доверие его величества, и благодаря его твердости и поддержке мне удалось совершить эту величайшую реформу. Это одна из реформ, которые, несомненно, будут служить украшением царствования императора Николая II.

Против этой реформы была почти вся мыслящая Россия: во-первых, по невежеству в этом деле, во-вторых, по привычке и, в-третьих, по личному, хотя и мнимому, интересу некоторых классов населения. По невежеству, потому что этот теоретический вопрос был в то время чужд даже большинству русских экономистов и финансистов. Действительно, так как мы в России со времен крымской кампании находились в режиме бумажно-денежного обращения, то самое понятие о теории и практике металлического обращения у нас в обществе, в прессе и между образованными людьми совсем утратилось. Все привыкли к бумажно-денежному обращению, как люди привыкают к некоторым хроническим болезням, хотя понемногу и ведущим к полному расстройству организма.

Так как все лица, заинтересованные в экспорте наших продуктов, и преимущественно сельские хозяева, считали, что им выгодно бумажно-денежное обращение, так как с понижением цены нашей денежной валюты они как бы более получают за свои продукты именно знаками этой расстроенной денежной валюты. Так, например, в те времена наш рубль еще считался равным четырем франкам, в действительности же он упал так, что он равнялся около 2'/з франка. Следовательно, на то количество франков, которое получал каждый землевладелец, продавая за границу, скажем, пуд пшеницы, чем рубль стоял ниже, тем он более получал рублей и копеек, а потому и считал, что ему выгодно, чтобы курс понижался. Это мнение, конечно, ошибочно, потому что в зависимости от понижения рубля этот же самый землевладелец, получая. Например, за хлеб больше рублей, зато и платил большее количество рублей за большинство того, что он потребляет и чем он пользуется. Но это последнее обстоятельство землевладелец не принимал в расчет, так как, не будучи финансистом и экономистом, он не мог соображать зависимость одной цены от другой.

Таким образом, мне приходилось идти против общего течения в России, как бы желавшего не нарушать то положение, которое существовало. Конечно, были такие люди, которые понимали. что металлическое обращение лучше, нежели бумажно-денежное обращение, но и они были все-таки против меня, боясь моей энергичности и решительности, которые и вели к успешности. Я же с своей стороны отлично понимал, что если я не проведу это дело быстро, то оно по той или по другой причине совсем не удастся. Вообще из последующего моего государственного опыта я пришел к заключению, что в России необходимо проводить реформы быстро и спешно, иначе они большей частью не удаются и затормаживаются. Так как уже в то время знали мой нрав, то многие лица боялись этого нрава, т. е. в том смысле, чтобы я эту реформу, задуманную мною, не совершил быстро и решительно, предпочитая медленность и систематичность. Кроме того, против этой реформы внутри России были те лица, которые вообще по тем или другим причинам желали меня если не свергнуть, то обесцветить.

Наконец, против этой реформы в том виде, в каком я ее проводил, т. е. реформы, основанной исключительно на золоте, иначе говоря, реформы денежного обращения, основанной на монометаллизме, были многие из весьма компетентных и достойных финансистов, которые еще не утеряли веру в серебро как металл, могущий служить основанием для денежной единицы. Хотя в то время серебро уже значительно упало в своей цене, но многие из финансистов полагали или, вернее говоря, хотели верить, что это есть временное явление, что серебро может повыситься в цене и что оно во всяком случае не будет далее падать. Я же был того убеждения, которое и оправдалось, что цена на серебро будет все более и более падать и что может наступить время, когда серебро совсем потеряет титул благородного металла. Наконец, при проведении денежной реформы я столкнулся еще с следующим препятствием.

В апреле 1896 г., когда рассматривалось в департаментах Государственного совета мое представление, имевшее положить начало денежного преобразования и введения металлического обращения, я встретил в Государственном совете неожиданное противодействие.

Противодействие это, конечно, не заключалось в том, чтобы прямо сказать «нет», но в том, чтобы замедлить это дело и поставить такие препятствия, при которых дело это было бы провалено. Такое препятствие в Государственном совете я встретил опять-таки главным образом потому, что большинство членов Государственного совета совсем не было знакомо с вопросом, а между тем среди членов Государственного совета явились двое, которые имели репутацию людей, знающих дело, и которые явились моими противниками. Один из них - это почтеннейший Борис Павлович Мансуров, он делал возражения главным образом по недоверию к тому, что мне удастся провести реформу, а с другой стороны, по своему характеру, крайне критическому.

Другим моим оппонентом был член Государственного совета Верховский, бывший директором кредитной канцелярии при Бунге, а потому имевший некоторый авторитет в глазах членов Государственного совета. Верховский делал возражения исключительно с личной точки зрения: он почему-то считал себя призванным быть министром финансов и никак не мог помириться с мыслью, что на кресле министра финансов сидит не он, а я.

В результате заседаний департаментов Государственного совета был поставлен целый ряд вопросов, которые я должен был осветить и представить по ним подробные фактические объяснения, но которых я (никогда) и не представил, так как отлично понял, что мне эту реформу через Государственный совет не провести, а потому я и решил провести ее помимо Государственного совета. Все вопросы обсуждались в финансовом комитете, члены которого большей частью шли за мной, что, впрочем, довольно естественно, так как вообще назначение членов в финансовый комитет, а равно и председателя в значительной степени зависит от министра финансов. Наконец, обыкновенно членами финансового комитета назначаются лица, которым финансовые вопросы вообще не вполне чужды. Когда я почувствовал, что необходимо с вопросом о введении золотой валюты покончить, и зная, что Государственный совет опять меня затормозит, я испросил у его величества, чтобы государь император собрал финансовый комитет под своим председательством и пригласил к присутствованию в финансовом комитете председателя Государственного совета великого князя Михаила Николаевича и тех членов оного, которых он почтет нужным пригласить.

Его величество исполнил мое ходатайство и собрал 2 января 1897 г. финансовый комитет в усиленном составе, под своим председательством. На этом заседании и была в сущности решена участь финансовой реформы, т. е. решено было ввести в Российской империи металлическое обращение, основанное на золоте, которое во всех отношениях укрепило Россию. Из изложенного краткого очерка видно, что в сущности я имел за себя только одну силу, но силу, которая сильнее всех остальных, это -доверие императора, а потому я вновь повторяю, что Россия металлическому золотому обращению обязана исключительно императору Николаю II.

В настоящее время, после японской войны, все или по крайней мере за редкими исключениями понимают все благое значение этой реформы. К сожалению, понимание это должно было быть достигнуто новыми испытаниями России, а именно японской войной и смутами. Говоря о денежной реформе, часто делают следующее замечание: почему Витте, делая эту великую реформу, основал ее на девальвации и почему он не установил более мелкую единицу, чем один рубль? Если бы была установлена более мелкая единица, то было бы дешевле жить. Я основал реформу на девальвации, т. е. на том основании, что цена рубля против его номинальной ценности была понижена, до того чтобы не производить общей пертурбации в России. Я совершил реформу так, что население России совсем и не заметило ее, как будто бы ничего, собственно, не изменилось. И когда последовал 3 января 1897 г. указ, то все осталось так, как было: цены предметов не изменились, а потому никаких пертурбаций и не произошло; всякие пертурбации и в будущем были предотвращены, и тому положению вещей, которое существовало 3 января, был дан прочный устой; под это положение был подведен фундамент, который предотвратил всякие возможные колебания цен от непрочности валюты.

Между тем в числе доводов, которые мне представили в прессе и в Государственном совете, были и те, что необходимо стремиться к тому, чтобы восстановить номинальную цену рубля, т. е. рубля, равного четырем франкам, а не 22^ франка, как это я сделал. Понятно, сказать в то время, чтобы сделать рубль равным четырем франкам, это значило бы не только сделать полную пертурбацию в России, но и поставить задачу, которая, можно сказать, фактически не имела никакой вероятности для исполнения; это значило бы просто провалить то дело, за которое я взялся со всей энергией, которой я всегда отличался и отличаюсь, а в особенности которой я был полон, когда был молод.

Другое возражение заключалось в том, что следовало бы, делая реформу, вместо единицы рубля ввести какую-нибудь более мелкую единицу, причем указывалось, что там, где есть более мелкая единица, например в Германии марка, во Франции франк, что там жизнь дешевле. В известной мере относительно дешевизны жизни это замечание правильно. Что касается всяких оптовых сделок мировой международной торговли, то предположение, что при более мелкой единице можно покупать дешевле, неверно, но что касается обыкновенной жизни, в особенности городской, то действительно, при более низкой валюте в некоторых отношениях жизнь дешевле, хотя этот вопрос – дешевизны - имеет скорее значение личное. Тут замешаны интересы личные и известных классов населения, но не общегосударственные, не затрагиваются общегосударственные интересы всей страны.

Я тем не менее действительно думал сделать более мелкую единицу и хотел ввести единицу «русь», как я ее назвал, которая представляет собою цену значительно менее рубля. Таким образом, я рубль хотел заменить «русью», даже образцы такой золотой монеты уже были отчеканены. Но когда я увидел, что против моей реформы, которую я решился во что бы то ни стало провести, я встречаю столько возражений, то я эту мысль откинул.

Когда я совершил реформу, то весь простой класс населения, весь народ совсем не заметил и не подозревал, что я сделал реформу, а между тем если бы я вздумал рубль заменить «русью» и соответственно «руси» ввел 100 новых копеек, причем каждая копейка была бы гораздо меньше в цене, чем теперешняя копейка (100 которых составляют теперешний рубль), то эта мера коснулась бы всего населения и произошла бы полная пертурбация в ценах, чем могло быть обеспокоено все крестьянство, все, так сказать, темное население, и, конечно, тогда после введения реформы, которая прошла у меня совершенно гладко и незаметно, явились бы тысячи и тысячи жалоб и недоразумений.

Таким образом, перемены рубля на «русь» и жалобы, вытекающие из этой меры, были бы поставлены главным доводом неудачности моей реформы. Все сказали бы: «Вот затеял дело вопреки всевозможным предостережениям и произвел полную смуту в умах всей России».

Я полагаю, что, вероятно, и Мелину было известно, что, Государственный совет идет против меня, а потому думал, что если он подаст записку государю, то окончательно повлияет на государя. С своей стороны, опасаясь, чтобы его величество не внял тем возражениям, которые шли против меня в то время со. всех концов России, т. е. не против меня, а против моей идеи немедленно ввести денежную реформу, я решил совершить ее быстро, неотлагательно.

С.Ю. Витте Воспоминания. – М., 1991. – С. 355-362

Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии.
Пожалуйста авторизируйтесь или зарегистрируйтесь.

Powered by AkoComment 2.0!